ВОЗМЕЗДИЕ

 

„Почитай отца твоего и мать твою,

(чтобы тебе было хорошо и)

чтобы продлились дни твои на земле“

5-я заповедь Божия (Исх. 20, 12)

 

Жила себе Раиса Кузьминична, ветеран Великой Отечественной войны, особо не тужила. Скромно жила в маленькой, крохотной квартирке, которая располагалась в старом покосившемся деревянном домике, в центре Самары. В своей маленькой квартирке ей было привычно и уютно. Есть где помолиться, поспать, да покушать, а чего ещё старому человеку надо. Самое главное, её любимый Покровский собор рядом, ходить далеко не надо. Конечно, и свои небольшие неприятности были, болезни разные. Но когда тебе под восемьдесят, оно вроде бы так и полагается. Ведь не зря же в Библии сказано, что человеческий век „семьдесят лет, аще же в силах восемьдесят лет“. Да ещё сын единственный огорчал тем, что редко вспоминал о матери, всё дела у него какие-то. „Никому старые люди не нужны“, – вздыхала Раиса Кузьминична.

Настоящее же огорчение Раисе Кузьминичне пришлось испытать, когда их дом определили под снос и ей предложили переселиться на окраину Самары. Уж куда только ни ходила она. Каких только порогов ни обивала. И в Райсобес, и на приём в администрацию, и в ветеранские организации, и к депутатам всех уровней, никто не помог. Все только руками разводят: чего мол вы хотите, не на улицу же вас выгоняют. Берите что дают, а в центре вам никто не даст, здесь квартиры дорогие. „Там же церкви близко нет“, – жаловалась Раиса Кузьминична. „Ничего, – успокаивали её, – нынче времена не те, построят вам церковь“. Поняла Раиса Кузьминична, что от людей справедливости не добьешься, стала просить Заступницу рода человеческого Царицу Небесную. Вскоре пришло ей приглашение на встречу ветеранов 64-й Армии в городе-герое Волгограде. Там-то и повстречалась со своим однополчанином, генерал-лейтенантом в отставке Булховым Геннадием Петровичем. В том далеком, сорок третьем году, она, сержант медицинской службы, в разгар сражения вытащила с поля боя раненого капитана Булхова. Он ей потом в любви объяснялся, руку и сердце предлагал. Чуть было у них походно-полевой роман не состоялся. Да только не стала она нарушать слово, данное жениху перед его уходом на фронт. Жених её, правда, после войны лишь на недельку в Самару успел заскочить и дальше на японскую поехал. Там-то его и настигла самурайская пуля. Остался ей на память о тех днях сын. Так и прожила одна, воспитывая сына, да вспоминая о былом. „А ведь могла бы стать генеральшей“, – смеялся Булхов при встрече в Волгограде. Ему-то она и пожаловалась о своих квартирных невзгодах. Генерал от возмущения и обиды за свою спасительницу даже лишний стакан водки маханул. Так что скорую пришлось вызывать. Но прощаясь, Булхов обещал помочь. „Ты не смотри, что я отставной, связи на верху у меня остались, чтоб твоих шелкоперов Самарских прижучить“.

Не забыл боевой товарищ и бывший ухажер своего обещания. Задействовал свои связи в Москве. Оттуда последовал звонок в Самару и вот уже Раиса Кузьминична справляет новоселье в шикарной однокомнатной квартире, в центре города, с видом на Волгу. Ходит по квартире сноха да удивляется: „Надо же какая несправедливость. Мы втроем с сыном ютимся в хрущевке, со смежными комнатами, а эта старая святоша какие себе хоромы отхватила“. Не любила она свою свекровь, ну, что тут поделаешь. Застарелая обида за материнский совет сыну: подумать хорошенько, прежде чем на ней жениться. Ладно бы сама не любила, так и сына против матери постоянно настраивала. А внука-то и вовсе от бабушки постаралась отгородить. „А то ещё научит мальчика молиться, – говорила она, – а сын должен расти современным человеком, без всяких предрассудков“. Сын вырос действительно без всяких предрассудков, к родителям относился вполне по-современному – потребительски.

Только как вселилась Раиса Кузьминична в свою новую квартиру, сноха к ней стала относиться намного лучше. Даже мужу стала напоминать, чтобы мать навестил, да гостинцев каких-нибудь отвёз. Внука к бабушке стала посылать: иди, мол, навести старушку, да спроси чего помочь. Дивилась таким переменам Раиса Кузьминична и радовалась несказанно. „Господь умягчает сердца“, – говорила она. Внуку к бабушке правилось ходить, так как можно было выклянчить у неё деньжат на юношеские забавы. „А куда ей пенсию девать, – рассуждал он, – старому человеку много ли надо“. Теперь сноха частенько приглашала свекровь и к себе в гости. Посадит её на почетное место за столом, а сама суетится вокруг неё, да между делом намекает, как бы хорошо всем вместе жить, одной дружной семьей. Такая перспектива Раисе Кузьминичне пришлась по душе, тем более при обмене, в новой квартире ей обещали выделить отдельную, самую светлую комнату. „И молись, мама, в своей комнате сколько твоей душе угодно, – закатывая глаза к потолку, умилительно вещала сноха, – никто тебе не помешает, а мы всегда рядом с тобой“. Так и уговорили Раису Кузьминичну на обмен. Из двух квартир получилась неплохая трёхкомнатная недалеко от центра. Раисе Кузьминичне, как и обещали, выделили хоть и небольшую комнату, зато на солнечной стороне. Очень она радовалась, что будет теперь жить с сыном и внуком вместе. Но не прошло и месяца, как она горько пожалела о том, что согласилась на этот обмен. Жизнь её потихоньку превратилась в кошмар. Раиса Кузьминична расстраивалась, переживала, потом и вовсе занемогла и слегла в постель. „Зачем для лежачего человека такая большая комната“, – решила сноха и перенесла больную в кладовку. Благо кладовка была просторная, во всяком случае, кровать и маленькая тумбочка для лекарств в ней уместились. Правда, в кладовке света солнечного уже не было и воздух был спертый. Но зато теплилась лампадка перед иконами. Лежала Раиса Кузьминична в полумраке кладовки, да вспоминала свою боевую молодость. Особенно вспоминался ей один случай. В самый разгар боя за тракторный завод в Сталинграде поползла она к своим раненым. Наткнулась на немецкого солдата. Лежит он, кровью истекает. Испугалась она, а вдруг сейчас пристрелит, ведь автомат-то при нём. Немец видит, что она испугалась, автомат откинул в сторону и, сделав усилие, улыбнулся ей, мол не собираюсь я в тебя стрелять. Жалко ей вдруг стало немца. Хоть и враг, конечно, никто его сюда не звал, сам пришёл, а всё равно жалко. Тот смотрит на неё печально, мол, понимаю всё и помощи от тебя не жду. Нет, не смогла уйти русская медсестра от раненого немца. Перевязала его и из своей фляжки напиться дала. Глядит на неё немец благодарным взглядом, рукой на небо показывает, мол, Бог всё видит. А как стала Раиса Кузьминична уползать от него, схватил он её руку и прижал к своим губам. Когда вернулась, ничего про того немца рассказывать не стала, чувствовала, что никто её не поймет и уж тем более не одобрит. Это был единственный раз в жизни, когда ей мужчина руку поцеловал, а так только в кино такое видела. „Где он сейчас этот немец, – думала Раиса Кузьминична, – в Германии правнуков нянчит, или косточки его во сырой земле необъятных просторов России лежат“. Слышит Раиса Кузьминична, кто-то вошёл и квартиру. По шагам узнала внука. Сергей заглянул к бабушке в кладовку:

– Что, бабуль, лежишь? А нет ли у тебя стольничка? Мне на тетрадки для университета.

– Подойди, внучек, присядь сюда на кровать, я тебя тоже о чём-то попрошу.

Сергей прошёл и присел рядом с бабушкой.

– Я, внучек, скоро помру, прошу тебя Христом Богом, сходи в церковь, приведи ко мне батюшку, чтобы исповедовал он меня и причастил.

– А откуда ты знаешь, что помрёшь скоро? – засомневался внук.

– Мне Ангел небесный об этом шепнул, – улыбнулась бабушка.

Сергей оглядел кладовку, как будто надеялся увидеть Ангела. Неохота было ему идти, но всё же согласился:

– Ладно, пойду, приведу.

На улице его поджидал друг Димка.

– Ну что там, старая отвалила тебе на пивко?

– Да вот, попросила меня привести к ней попа из церкви, говорит, что скоро умрет.

– Свежо предание да верится с трудом. Эти бабки ещё нас с тобой переживут. Мои вот уж который год собирается помирать, а вчера на поминках у свата стакан водки заглотила и хоть бы хны.

– Нет, моя отродясь не пьет, она всё молится.

– А моя не молится, она знаешь как попов чистит, и такие они, и рассякие. Она у меня из идейных, по митингам разным любит ходить. Кстати, Серый, не забудь, сегодня ночью на дело пойдём. Я тут тачку одну в соседнем дворе приметил. Обувка на ней классная, надо бы разуть. Я уже две ночи подряд хожу её пинаю, чтоб орала. Так этот лох поехал в мастерскую и попросил уменьшить чувствительность сигнализации. Теперь секёшь, мы все четыре колеса снимем, она и не пикнет.

Сергей выполнил поручение бабушки.

– Спасибо, внучек, – сказала благодарная Раиса Кузьминична после ухода священника, ласково глядя на внука.

– Да ладно, уж чего там, – смутился тот, сжимая в руке пятьсот рублей, которыми бабушка на радостях одарила его из своих скромных сбережений.

– Подойди ко мне, внучек, – попросила бабушка, – дай я тебя поцелую.

Когда Сергей наклонился, она его перекрестила:

– Храни тебя Царица Небесная, – поцеловав, заплакала.

– Ну что опять не так? – стал сердиться внук.

– Жалко мне тебя, не тому тебя мать учила. Но ты всё равно ей не груби, мать есть мать, какая бы она ни была. А теперь иди, да будь осторожней, прежде чем что-то сделать, подумай хорошенько.

Теплится лампадка, освещает лик Пресвятой Богородицы. Лежит Раиса Кузьминична и шепчет молитвы. Вспоминает всех своих боевых товарищей и подруг, кого за здравие, но больше за упокой. Молится и о своём неблагодарном сыне, и о безпутном внуке. И уж совсем нет желания молиться за сноху, но ведь Господь повелел: „молитесь за обижающих вас“, потому и за неё молится. Так с молитвой на устах и отошла раба Божия Раиса в

мир, где нет ни болезни, ни печали. А в мире, который она покинула, как были, так и остались и болезни, и печали. До поры до времени они обходили семью её сына стороной. Благодать почти ощутимым образом исходила из полутемной кладовки и освещала всю квартиру и живущих в ней. Не стала жить здесь раба Божия Раиса, и благодать ушла из этого места.

Прошёл уже год со смерти Раисы Кузьминичны. Внешне ничего не изменилось в семье её сына. Но это только внешне, а на самом деле беда уже угнездилась здесь давно.

Сергей сидел дома и с нетерпением ждал прихода своего друга Димки Круглова. Тот должен был сгонять на „моторе“ в Зубчаниновку к цыганам и привезти наркоты, но что-то задерживался. В предчувствии скорой ломки нервы Сергея были на пределе. Когда мать спросила у него, почему он не в университете, он наорал на неё, не стесняясь в выражениях. „Погоди, придёт отец, я ему расскажу, как ты с матерью разговариваешь“, – пригрозила она. „А пошли вы вместе с отцом, знаешь куда?“ Когда он сказал, куда им идти с отцом, мать от возмущения не могла вымолвить ни слова, а лишь как рыба безмолвно открывала рот. Вскоре пришёл Димка и они с Сергеем, заперевшись в комнате, стали готовить дозу. Димка долго хлопал себя по руке и жаловался Сергею.

– Представляешь, Серый, эти вены от меня прятаться начали. Надо теперь другие места искать, чтобы ширяться.

– Давай я тебе прямо в сонную артерию вставлю, кайф словишь мгновенно, – предложил Сергей.

– Я тебе сам вставлю, знаешь куда? Умник тоже мне нашёлся.

Но Сергей, уже не слушая его, откинулся на диване и, закатив глаза к потолку, пребывал в прострации.

– Ну чё, пойдём по банке пивка даванём, – предложил повеселевший Димка.

– Ты лучше бы мозгами пораскинул, где мы с тобой на ширяло бабки искать будем.

– А че думать, надо хату одну брать. Дело верняк, по наводке моего кореша. Хозяева откидываются на пару неделек в отпуск, хата пустая. Видики-мидики, побрякушки разные, может, и зеленых найдем. Сейчас люди запасливые.

– А как дверь вскроем?

– Зачем дверь, пусть стоит себе. Мы через балкон. Кореш тот как раз через степу живёт в соседнем подъезде. Балконы смежные. Решеток нет, всё-таки двенадцатый этаж.

– О кей, братишка, замётано. Когда на дело?

– Завтра. Мужику тому пару пузырей поставим и балкон наш.

На следующий день они пришли к Димкиному знакомому ещё до темна. После второй бутылки тот свалился на тахту и заснул. Когда перелезали с балкона на балкон, вниз старались не смотреть, всё-таки страшновато. На соседнем балконе Димка обклеил часть стекла бумагой и обвёл стеклорезом. Через отверстие в стекле легко открыли дверь балкона и не таясь зашли в квартиру. Прошли из комнаты в коридор. Там горел свет. Это сильно озадачило друзей.

– Ты же говорил в хате никого нет, – прошептал Димка.

– Мне это тоже говорили и что из того?

В это время дверь в ванную комнату открылась, и им навстречу вышла пожилая женщина в белой ночной сорочке с намотанным на голове полотенцем. Увидев двух парней, она охнула и, схватившись за сердце, рухнула на пол.

– Ну, Серый, – засмеялся Димка, – видишь, какие мы страшные, сама копыта отбросила, а то мокруху пришлось бы делать.

– Давай сматываться отсюда быстрее, – предложил Сергей.

– Что, в штаны уже навалил, дела надо доделывать до конца.

В это время женщина открыла глаза и дрожащим голосом спросила: „Вы кто такие, что вам надо? Уходите сейчас же, а то я закричу“.

Димка кинулся на неё и сорвав с головы полотенце, засунул его в рот женщине. Та стала вырываться от него.

– Чего стоишь, Серый? Помогай мне её держать.

Сергей сел женщине на ноги.

– Держи ещё ей руки, а я пока сбегаю на кухню, что-нибудь поищу.

Женщина продолжала сопротивляться и Сергей с трудом удерживал её. Прибежал Димка с кухонным ножом и ударил им два раза в грудь женщине. Тело её конвульсивно дёрнулось и затихло.

– На, нож, отнеси его на кухню и вымой, – распорядился Димка, – а я по квартире пошарю.

Сергей встал. Пошатываясь как пьяный, он хотел идти на кухню, но поскользнулся в луже крови и упал. Падая, ухватился за шкаф. Шкаф с грохотом свалился на ногу Сергея. Тот

дико заорал от боли. Прибежал испуганный Димка.

– Что случилось?

– Нога, моя нога, – продолжал орать Сергей.

– Да тише ты, всех соседей переполошишь. Сейчас помогу.

Он поднатужился, приподнял шкаф. Сергей с трудом вытянул ногу. В это время стали звонить в дверь.

– Всё, корешок, – сказал Димка, – пора сматывать удочки.

Сергей попытался встать, но тут же, закричав от боли, сел на пол.

– Помоги мне, – попросил он.

– Ты че, башкой надо соображать. Тут со здоровыми ногами трудно с балкона на балкон, а у тебя по всей видимости перелом. Нет уж, корешок, сам виноват, сам и выбирайся. – В это время снова стали настойчиво звонить. Димка заметался по квартире, соображая, что ему прихватить. Взгляд его упал на видеоплеер. Выдернув шнуры, он подхватил его под мышку и устремился на балкон.

– Диман, ты сука, – крикнул ему на прощание Сергей.

– Сам знаю, – обернулся тот, – но ничего не поделаешь, жизнь такая паскудная.

Когда уже Димка перешагивал на перила соседнего балкона, нога вдруг поехала в сторону и соскользнула вниз. Он ещё держался одной рукой за поручень. Ему бы выбросить видеоплеер, чтоб освободить вторую руку, да только жалко дорогую вещь. Тут ещё откуда ни возьмись, появился чёрный кот и сказал человеческим голосом:

– Не вздумай бросать видик, вещь ценная.

– Сам знаю, – с раздражением сказал Димка и полетел вниз. Видеоплеер отпустил только между девятым и восьмым этажом, но это уже не помогло. Закон притяжения действовал неумолимо и с ускорением.

Сергей сидел в коридоре, прислонившись спиной к стене. Рядом лежало бездыханное тело убитой женщины. Из дверей кухни вышел чёрный кот. Он подошёл к луже крови, понюхал её и одобрительно гмыкнул. Подойдя к Сергею, присел напротив него и сказал:

– Хорошо сработали, молодцы.

– Я её не убивал, – сказал Сергей.

– Я всё видел, – сказал кот, – но меня всё это мало интересует, этим занимается шестой убойный отдел, а я сотрудник пятого особого

отдела. По нашему отделу проходят только нарушители пятой заповеди.

– Какой такой пятой? – не понял Сергей.

Он присматривался к коту и порой обнаруживал, что это вовсе не кот, а маленький чёрный человечек с хвостом.

– Не забивай себе голову лишней информацией, – махнул лапой кот, – незнание заповедей не освобождает от ответственности. Лучше их не знать, спокойней спишь. Да, времена меняются, – философски заметил кот, – раньше, буквально лет двести, ну ещё от силы сто, по нашему отделу редко кто проходил. Это шестой отдел, тот всегда безперебойно работал почитай с самых времен Каина. А в нашем отделе, одно время, даже штат сотрудников хотели сократить. Но теперь, слава Люциферу, мы вышли по показателям на особый уровень. Работать стало интересней и веселей. Что, болит нога-то? Это тебе твоя родная бабка подсуропила. Выпросила у Распятого, чтобы твой небесный сенкьюрик в дело вмешался. Вот он тебе шкаф-то на ногу и опрокинул.

– Как же она так могла? – простонал Сергей, – ведь я ей даже попа привёл, как и просила.

– Я всегда говорил, не делай добра, не получишь и зла. А ведь как хорошо я всё продумал. Парный безпарашютный прыжок с двенадцатого этажа, и весь мир перед тобой. Всё эстетическое удовольствие от проделанной работы твоя бабка испортила. Ну, пойду отчет писать. Хотя дело ещё не завершено, это только начало. Если постараться, за пару месячишек можно управиться.

Отец Сергея до суда не дожил. Весть о случившемся с сыном отозвалась обширным инфарктом. Адвокат пообещал матери скостить срок наказания до минимума. Для этого понадобились большие деньги, так что квартиру пришлось продать и переселиться в однокомнатную малосемейку завода „Металлург“, на окраине города.

Когда Сергей сидел на заседании суда, то увидел как рядом с его решеткой сидит тот самый кот, сотрудник пятого особого отдела. Кот подмигнул ему, как давнишнему знакомому. Сергей спросил его:

– Ты можешь засвидетельствовать, что я не убивал?

– Конечно, могу, – охотно ответил тот, – хотя лжесвидетельствовать мне намного приятней, но чего ни сделаешь ради клиента.

Когда Сергей попросил суд заслушать его свидетеля и указал на кота, судья тут же прекратила заседание и отправила подсудимого на дополнительную психиатрическую судмедэкспертизу.

– Эта судья порядочная сволочь, ты мне уж поверь, – успокаивал кот Сергея, – она у меня по отделу проходит в качестве подозреваемой, так как очень редко навещает своего больного отца.

Буквально через два месяца мать Сергея было не узнать. Когда-то цветущая женщина, она превратилась в развалину. Гипертония и прогрессирующий сахарный диабет сделали своё дело. На ноге началась гангрена. Положили в больницу. Ещё через месяц она скончалась в больнице после ампутации обеих ног.

Сергей, после лечения в психиатрической больнице, был направлен в колонию строгого режима, для отбывания довольно-таки длительного срока. В эти колонии заключенными была построена часовня во имя преподобного Сергия, игумена Радонежского. Сергей стал очень религиозным человеком, старался не пропускать ни одного богослужения. Часто исповедовался и причащался. Был добр и миролюбив со всеми, кроме котов. Их он просто не переносил. Никто не мог взять в толк, чем была вызвана такая нелюбовь к этим, в общем-то, миролюбивым Божьим тварям.

 

Самара, апрель 2005 г.